Мы из сорок первого… Воспоминания - Дмитрий Левинский

Все приуныли. Теплое белье пришлось сдать на склад, за съеденный «НЗ» никому не попало: весь полк с аппетитом отвел душу.

Мы остались в Ромнах, хотя давно видели себя на севере.

2

Снова началась учеба: побаловались и хватит! Мечтали о 8-часовом рабочем дне, но командир роты объявил, что пока в армии остается по-прежнему 12-часовой рабочий день.

На ротном собрании узнали, что наша 1-я пулеметная рота с честью выдержала труднейшие условия нынешней зимы: у нас был лишь один случай обморожения, а в других ротах около половины бойцов было госпитализировано. Из батальона почти 150 человек находились в госпитале длительный периоде обморожением конечностей в результате 12–14-часового ползания по снегу.

Маршала Ворошилова на посту наркома обороны сменил маршал Тимошенко[13]. Теперь у нас новое правило: чем крепче мороз, тем дольше в поле!

В казармах появилась вода. Умываться теперь могли ежедневно, но одеял по-прежнему не давали: они все в госпиталях.

В окрестностях города все растаяло и поплыло: приближалась весна. Тактические занятия временно прекратились из-за непролазной грязи. Мы понимали, что жалеют не нас, а оружие — и это правильно. Вместо тактики — стрельба в тире, гранатометание, штыковой бой, химподготовка, инженерное дело, стрелковый тренаж, изучение уставов.

А раненые с севера продолжали поступать. Пришел очередной эшелон, и прямо на станции произошел прискорбный случай: к одному лейтенанту из города приехала жена, вся накрашенная, модная, увидела, что он лежит без ног, и отказалась от него: «Ты мне такой не нужен!» Лейтенант схватился за пистолет, а его нет — еле удержали.

По радио передали, как тепло и радостно встречает Ленинград возвращающихся с фронта бойцов. У нас щемит сердце, что настам нет. Получили весточку от ребят нашего полка, которые успели выехать с последним эшелоном: они 10 марта прибыли в Ленинград, 12 марта кончилась война, и их оставили служить в Петергофе. Теперь они имели возможность по выходным бывать дома.

А в полку опять неладно. Из письма Нине от 6–9 апреля: «Есть и еще чем похвастать можем: полк завшивел, не успев побывать в окопах, не поголовно, это ясно. И кроме того — массовое заболевание паратифом (в нашей роте нет). Дождалось командование, так ему и надо!» После этого начались поголовная дезинфекция, санобработка, переезд в другие помещения и прочее…

По окончании финской войны полк стали чаще привлекать к несению караульной службы, что ранее — в период интенсивной подготовки к фронту — носило эпизодический характер.

В карауле нам довелось познать лиха: стояли по четыре часа, так как больше было не выдержать из-за мороза. Потом это время даже сократили до двух часов, выдали шубы и полушубки, а также разрешили выстрелом в воздух вызывать разводящего и просить смену, когда не совладать с холодом.

Травников обычно стоял в черте города на охране вещевых складов. Здесь не было ураганного ветра, было теплее и спокойнее.

Я, как правило, стоял на охране пороховых складов в поле, далеко за городом, где всегда метель, ухудшавшая видимость донельзя, и готовый тебя унести ветер.

Как-то лейтенант, старший по караулу, признался мне, что хотел ночью подползти к посту с целью проверки моей бдительности, но побоялся. Недавно стало известно, что в Чернигове начальник караула — тоже лейтенант — за подобную шутку поплатился головой: часовой всадил в него пулю, и часовому ничего за это не было. Как видно, наш лейтенант по молодости немногим отличался от нас.

Были и другие случаи. Из того же письма Ниночке от 6–9 апреля: «Опять в карауле. Опять — пороховые склады. На этот раз стоять веселее, так как недавно было нападение на один из постов, и теперь усилили караулы, наладили сигнализацию вплоть до телефонной связи с гарнизоном и даже придали караулу ручной пулемет. А ураган свистит!»

Иногда думается: все бы были такими солдатами, как Травников, — ну до чего покладистый человек! В письме Нине от 22 февраля я писал: «…У меня есть друг — Травников, студент ЛИИЖТа. Он ко всем требованиям относится очень просто: Проползти 200 метров? Пожалуйста! Проползти 500 метров? Пожалуйста! С 5 утра до 10 вечера в любой мороз быть на стрельбище? Пожалуйста!» Только восхищаться можно таким человеком. Он был высокий, худой, сутулился при ходьбе; чрезвычайно интеллигентный, если в то время и в тех условиях приемлемо так говорить о нас; сердечный, добрый, приветливый человек, верный товарищ. Наши дороги разошлись в августе 1940 года, и его судьба мне не известна[14].

Понемногу приучали нас и к походам: сперва к малым, а вскоре и к большим. Из письма Нине от 19 марта: «О походе. 17-го утром полке оркестром и песнями ушел из города. Продвинулись на 20 километров со встречными „боями“. На следующий день вернулись. Рота получила отличную оценку, и сегодня дали выходной, то есть — спать до 6-ти вечера…»

Мы привыкли к армейской службе. Нам казалось, что служим давно, а на самом деле — всего 4 месяца. Дивизию полностью укомплектовали личным составом взамен выбывших на фронт.

Познакомились с новым «Дисциплинарным уставом РККА»[15].

В старом говорилось, что подчиненные должны выполнять любой приказ командира, за исключением явно преступного. Это были отголоски времен Гражданской войны, когда на службу в Красную армию пришли тысячи офицеров старой армии. Командование полностью им никогда не доверяло. Но простите меня за наивность: как может солдат в бою отличить преступный приказ от непреступного? Устав давно устарел, да и командирами теперь были выпускники военных училищ и академий Красной армии, то есть «свои в доску».

В новом уставе было такое нововведение: командир любого ранга для того, чтобы заставить подчиненного повиноваться любому приказу, имеет право и обязан применить все доступные средства вплоть до оружия. При этом ответственности за последствия он не несет. Если же командир в экстремальной ситуации не применит оружие, то сам подлежит привлечению к суду военного трибунала.

А как реагировали на новый устав мы, солдаты-первогодки, которые до того изучали старый устав и знали его «на зубок»? Да никак! Мы были настолько вымуштрованы системой, что о невыполнении приказа не могло быть и речи. Во-первых, командир на то и поставлен, чтобы командовать. Во-вторых, завтра мы сами станем командирами. О чем же тогда речь?

В итоге никто из нас и не удивился такой постановке вопроса в новом «Дисциплинарном уставе РККА» 1940 года.

Ближе к маю началась усиленная строевая подготовка к военному параду, в котором нам предстояло участвовать впервые, и мы не должны были подкачать.

Строевой подготовкой занимались прямо в центре города неподалеку от казарм, а маршировали взад-вперед через весь город. Оркестр гремел, и бодро шагали наши шеренги, но на первых порах все было не так просто. Острие твоего штыка должно находиться чуть впереди правого глаза идущего перед тобой товарища, и у твоего правого глаза так же колышется штык идущего сзади. Если кто из нас зазевается, штык ударяет по каске идущего впереди и начинается веселый перезвон.

— Отставить! — Обычно кричал на это старший по колонне.

В письме Нине от 12 апреля я писал: «Вчера был смотр строевой подготовки полка к 1-му Мая — как всегда, по городу. Собираются целые толпы вдоль главной улицы и стоят часами. И задумчиво смотрят на проходящие колонны со штыками наперевес. А какая-нибудь старушка еще и прослезится в платочек: „О, господи, какие все молодые…“»

Старушка права: мне, к примеру, было от роду 18 лет и 3 месяца…

Продолжали стрелять. Мои успехи в стрельбе были скромными, но стабильными: из винтовки на 100 метров — только «отлично», а из станкового пулемета на 900 метров — «хорошо».

Подошел май. 1 Мая в Ромнах состоялся общегородской митинг трудящихся города и его гарнизона — воинских частей 147-й стрелковой дивизии. Потом прошел военный парад на центральной площади с последующим торжественным маршем по городу. Вторую половину дня мы вповалку проспали.

2 мая провели на стадионе, где гоняли в футбол. Смотрели новый фильм «Истребители». Картина понравилась, а особенно песня «Любимый город может спать спокойно» в исполнении Марка Бернеса, которая как нельзя лучше отвечала нашему настроению.

Заговорили о выезде в летние лагеря. И вот — выезд состоялся, только не в лагеря, а произошла очередная передислокация дивизии.

10 мая полк уезжал с пассажирской платформы городского вокзала на глазах собравшихся жителей города. До сих пор сохранилась в памяти впечатляющая картина: когда полк грузится в полном боевом снаряжении — есть на что посмотреть! Если садятся в вагоны солдаты «без ничего» — в пилотках, шинелях, с пустыми руками, — никто внимания не обратит, и тем более это не вызовет никаких эмоций. Но когда ни одного бойца толком не разглядеть под кучей амуниции, снаряжения и оружия, это совсем другое. Грузятся армейские повозки, пулеметные тачанки, походные кухни, пушки, минометы; звенит металл; вполголоса раздаются команды, и в этом процессе одновременно участвует несколько тысяч вооруженных людей в касках и с примкнутыми штыками. Такой концентрации различного оружия гражданское население в мирное время в обычных условиях не видит: тут и ручные пулеметы, и станковые, и зенитные установки, и минометы двух калибров, и артиллерийские орудия 45 мм и 76 мм…